Зеркало

     Город был не велик и не мал - в самый раз. И всё, чему полагается быть в уважающем себя городе, было в нём на своих местах - ярмарочная площадь с торговцами, тюрьма с начальником, стражей и преступниками, ратуша с бургомистром, казначеем и архивариусом, церковь со священником, крепкие дома с уважаемыми горожанами, предместье с ремесленниками и городская свалка с нищими. Поблизости стоял замок старой основательной постройки, в своё время успешно выдержавший не одну осаду. Ещё десяток лет назад замок принадлежал отпрыску старинного баронского рода, но Святая Инквизиция уличила барона в ереси и волхвовании, пособник бесов отправился на костёр, а в его покои, обильно окроплённые святой водой, въехал епископ со своей стражей. Все в городе были заняты делом: торговцы торговали, стражники охраняли тюрьму заодно с начальником и преступниками, казначей считал деньги, архивариус раскладывал бумажки, бургомистр принимал решения, уважаемые горожане ходили в церковь, ремесленники работали, а нищие на свалке перебирали отбросы в поисках пригодных к употреблению обносков и объедков. Соседство с епископом немало способствовало законопослушанию и богобоязненности всех горожан - от бургомистра до нищих. Жизнь в городе текла спокойно, без особых происшествий.
     Когда на ярмарочной площади появился невзрачный залатанный шатёр-балаган с вывеской "Познай себя", на это почти не обратили внимания - мало ли на свете шарлатанов. И в балаган поначалу мало кто заходил. И от странных рассказов тех, кто в балагане побывал, поначалу отмахивались. Но время шло, посетители прибывали, слухи ширились, привлекая всё новых и новых любопытных. Через месяц у входа в балаган уже стояли в очереди уважаемые горожане наравне со стражниками и даже  ремесленниками - некоторые не по первому разу - и пересказывали друг другу услышанные от своих знакомых странные истории. Все сходились на том, что в балагане стояло зеркало - самое обычное, венецианской работы. Сходились на том, что хозяин балагана брал деньги за право один раз взглянуть в зеркальную глубину. Сходились и на том, что никто из смотревших собственного отражения не видел. А дальше рассказывали разное.
     Молодой, небогатый, и потому неженатый пока горшечник, заглянувший в балаган одним из первых, увидел в зеркале красивую женщину в окружении пятерых детей ангельской наружности. Горшечник и до того слыл чудаком, поскольку лепил не только горшки, но и статуэтки ангелов и святых, которые просто раздаривал по праздникам первым встречным. После визита в балаган он на три дня забросил все дела, заперся в мастерской и вылепил портрет поразившей его воображение красавицы. Через неделю проезжий господин узнал в глиняной голове портрет своей восемнадцатилетней незамужней дочери. Господин, надо полагать, тоже был большим чудаком - он предложил горшечнику за портрет столько, сколько тот зарабатывал за год. Получив отказ, господин предложил горшечнику поехать с собой. На учёбу. Горшечник поначалу отнекивался, но через пару дней всё же уехал с господином, оставив в дар церкви статую коленопреклонённого Иисуса, творящего молитву в Гефсиманском саду. Мало кто рассмотрел, что ликом своим Спаситель невероятно схож с одним из городских нищих. Собственно, почти никто не рассмотрел. Кому какое дело до нищих?
     Пока горшечник лепил глиняную голову, в зеркало заглянул подмастерье столяра - совсем молоденький шалопай с ветром и девками в голове. Заглянул - и увидел в нём ангела. Бросив по примеру горшечника все уроки и гулянки, подмастерье за пять дней вырезал на заготовке двери ангела в компании танцующих детей. Столяр шалопая за прогулы и порчу ценного имущества крепко побил и прогнал с глаз долой. Шалопай, нисколько не огорчившись, пропал из города день в день с горшечником. Неизвестно, где он раздобыл деньги, но убыток столяру возместил сполна. Изрезанную дверь шалопай оставил священнику. В итоге та оказалась выставлена в церкви рядом с коленопреклонённым Спасителем.
     Богатый и успешный торговец увидел в зеркале страшного уродливого нищего. Неизвестно, что так поразило торговца, но он, раньше совсем не подававший милостыню и очень неохотно жертвовавший на богоугодные дела, начал раздавать деньги направо и налево. Вдобавок торговец повадился ходить в балаган каждый день, и не по одному разу. Дела без должного пригляда, к тому же целенаправленно разоряемые, шли всё хуже. Через месяц с небольшим торговец продал добротный двухэтажный дом в центре и поселился в предместье. Раздавать милостыню и наведываться в балаган он продолжал регулярно, и с каждым днём выглядел всё хуже и хуже, пока однажды не исчез совсем. Переезд на свалку долго себя ждать не заставил.
     Нелепый и нескладный землекоп, настолько недалёкий, что к тридцати годам так ничего и не нажил, постоянно перебивался с хлеба на воду и был должен, наверное, всему предместью, сумел-таки выкроить из очередного случайного заработка мелкую монетку - а может, просто уговорил балаганщика, болтать языком он умел хорошо. Несколько дней землекоп со смехом рассказывал всем, что видел в зеркале сундук, полный золотых слитков. Не прошло и недели, как, копая яму под фундамент на пустыре, оставшемся после давнего пожара, он выкопал клад. Не сундук со слитками, конечно, но достаточно объёмный горшок с золотыми-серебряными монетами и драгоценностями. Другой на его месте промолчал бы и припрятал находку, придурок же не нашёл ничего лучше, чем отнести клад в ратушу. Впрочем, награды, положенной нашедшему по закону, хватило бы землекопу на пару лет жизни даже после возвращения всех долгов. Но придурок тянуть не стал: долги раздал не просто так, а вдесятеро, львиную долю отдал священнику на богоугодные дела, а на оставшуюся сумму устроил большой праздник для всего предместья. Сам же остался с чем был. С последней мелкой монеткой землекоп снова пришёл в балаган. Что он там увидел на этот раз, не знает никто: на следующее утро землекопа видели уходящим через городские ворота с лопатой на плече и тощей котомкой за плечом. Видели, как он легко и целеустремлённо шагал по дороге в направлении восходящего солнца. Видели, как скрылся в лесу. А после - не видели и не встречали.
     Очень уважаемый горожанин - настолько уважаемый, что имя его лучше всуе не упоминать - был славен особым законопослушанием и богопочитанием. Его уважение к закону простиралось настолько далеко, что этот достойный муж не мог пройти мимо хотя бы малейшего нарушения. Всякий раз он уличал и обличал виновных и прилагал немало усилий к наведению порядка, за что и был в народе прозван Ходячая Совесть. Был он человеком в летах и к тому же весьма зажиточным. Проживал в добротном доме, вдвоём с падчерицей, девушкой богобоязненной и кроткого нрава, в возрасте, что называется, на выданье. Женихов у падчерицы, однако, не было. Правда, с полгода назад просил её руки ученик аптекаря - крепкий разбитной малый, которому больше пристало бы управляться с топором или лопатой. Впрочем, аптекарь ученика хвалил за острый ум, и за него же порой поругивал. Совесть ученику отказал, поскольку не было у того ни дома своего, ни доходного дела. Злые языки говорили, что не только поэтому, а ещё и потому, что Совесть имел свои виды на падчерицу. Большинство горожан, однако, эти злобные наветы сочли безосновательными. Говорили также, что падчерицу он нередко поколачивал. Ну так что ж? Молодых девушек надо воспитывать в строгости, чтобы до старости оставались кроткими, богобоязненными и покорными мужу своему.
     Так вот, Совесть, которому до всего было дело, и в зеркало поглядел только затем, чтобы уличить балаганщика в мошенничестве. О чём тут же и поведал всем присутствующим. В зеркале, кричал он на всю площадь, была тьма непроглядная, и только с большим трудом Совесть различил в этой тьме странный многоголовый и многоногий силуэт - то ли химера это была, то ли лесные хищные чудища, то ли адовы порождения. Две недели Совесть громогласно обещал вывести балаганщика на чистую воду. Однажды утром его нашли сидящим на мостовой в узком переулке неподалёку от ярмарочной площади и растерянно вертящим головой. Нашедшим Совесть поведал, что, выйдя, как обычно, на вечернюю прогулку в поисках подлежащих устранению нарушений закона, он повстречал в тёмном переулке чёрного чёрта верхом на большом чёрном медведе. Нечистый поднял своего скакуна на дыбы, намереваясь затоптать воплощение добродетели, Совесть попятился, споткнулся, упал, ударился головой и более ничего не помнит. Ещё Совесть попросил принести огня и сопроводить его домой, а то ночь настолько темна, что он с трудом различает силуэты вблизи стоящих. И все поняли, что искры, брызнувшие из глаз при падении, были настолько яркими, что Совесть ослеп. Впрочем, вскоре всё устроилось в лучшем виде. Падчерице, на плечи которой теперь легли все заботы по дому и по уходу за больным отчимом, нужна была помощь. И она пришла - в лице ученика аптекаря. Тот даже поселился в доме Совести, чтобы быть всегда под рукой. Дело медленно, но верно двигалось-двигалось, да и пришло в конце концов к свадьбе. Кстати, ученик аптекаря тоже заглядывал в зеркало. На все расспросы он со смехом отвечал, что видел чёрта с медведем, пляшущих кадриль, но хитрому малому мало кто верил. Парень не обижался. Жена верила, а для него это было самое главное.
     Однако случаев столь радикального и стремительного воздействия зеркала на судьбу смотревших было всё же не так много. Чаще обходилось без видимых последствий. Так, старшина Городского Собрания заглянул в балаган смеха ради, будучи навеселе, поскольку только что покинул праздничный приём в ратуше, посвящённый дню покровительствующего городу святого. Он увидел в зеркале роскошный тронный зал и сидящего на троне венценосца в окружении многочисленной челяди. Жизнь старшины после этого нимало не изменилась. Тем не менее, он охотно и в деталях описывал открывшуюся ему картину. На недоумённо-нетерпеливые вопросы о сроках воплощения старшина многозначительно и уклончиво отвечал в том смысле, что Господни мельницы мелют медленно, но верно. Выглядел он при этом вполне довольным своей жизнью. И в самом деле - старшина был человеком весьма зажиточным и уважаемым. Зачем желать большего? Так и многие другие горожане, рассказывая друг другу о странных видениях, открывшихся в глубине венецианского стекла, не стремились что-либо менять в своей судьбе, ибо от добра добра не ищут. Ну, увидел ты там богатство или ангела Господнего, беса или нищего, разбойника или хищного зверя. Стоит ли переживать? Сходи в церковь, пожертвуй на богоугодное дело и помолись об отпущении грехов. А увиденное останется для рассказов под хорошую чарку вина. Но в народе зеркало стали называть вещим.
     Когда странных случаев и разговоров стало чересчур много, бургомистр принял решение учинить следствие. Балаганщика бросили в тюрьму, и дальнейшая его судьба неизвестна. Зеркало перенесли в ратушу и установили в особой комнате. Доступа туда не было никому, кроме самых приближённых к бургомистру лиц, каковые и составили следственную комиссию.
     Первым в зеркало заглянул архивариус и увидел то же, что наблюдал каждодневно наяву: длинные-длинные, почти бесконечные ряды шкафов с бумагами. Своё и без того небогатое воображение архивариус за долгие годы службы утратил полностью, поэтому никаких чувств увиденное у него не вызвало. Архивариус подробно доложился бургомистру и удалился к своим бумагам, с которыми ему было много уютнее, чем с живыми людьми.
     Подошедший следом казначей был до полусмерти напуган видом огромного мешка с деньгами. Мешок был живой и тянулся к казначею своими завязками с явным намерением задушить в объятиях. Казначей в ужасе выбежал из комнаты и наотрез отказался хотя бы ещё раз смотреть в зеркало.
     Призванный в комиссию начальник тюрьмы увидел в зеркале толстого палача в красном кожаном камзоле с большим топором в руках. Палач любовно точил этот топор и пробовал остриё пальцем, намекая зрителю на высокое качество работы. Начальник тюрьмы, и ранее не пренебрегавший хорошим глотком вина, вернулся в свой тюремный кабинет, велел страже закрыть все двери и напился до беспамятства.
     Оставшись в одиночестве, усердно помолясь и перекрестясь, к зеркалу подступил сам бургомистр. Лучше бы он этого не делал. Из глубины потустороннего пространства в глаза бургомистру смотрел толстый уродливый бес в чёрной сутане инквизитора. Радостно ухмыляясь, бес держал в руке горящий факел, вокруг плясали языки пламени, и отблески этого адского огня играли в глазах посланца тьмы. Бургомистр в панике занавесил зеркало плотной шторой, запер особую комнату на три замка и всю ночь, не смыкая глаз, молился Пречистой Деве. На следующий день бургомистр был сам не свой, никаких решений не принимал, постоянно вздрагивал и озирался по сторонам, а ночью, затворившись в своих покоях, до самого утра молился Спасителю. И на следующий день. И ещё на следующий... На четвёртый день в ратушу явились стражники Святой Инквизиции. Почти потерявшего рассудок бургомистра и многочисленные доказательства его связей с тёмными силами препроводили в замок епископа, а сильно оголившиеся изнутри стены ратуши обильно окропили святой водой.
     Свято место пустовало недолго. Избранный новым бургомистром старшина Городского Собрания, принимая дела, обнаружил в городской казне изрядную недостачу. Споро проведённое следствие и суд определили виновного. Казначей был вздёрнут на виселице посреди ярмарочной площади. Обязанности палача исполнил начальник тюрьмы, который после этого неделю беспробудно пьянствовал и в конце концов допился до зелёных чертей. Командир взвода тюремной стражи утверждал, что в последнюю ночь пьянства начальник, в одиночку затворившийся в своём кабинете, кому-то долго и в подробностях объяснял, что казну разворовал лично прежний бургомистр, а казначей на пару с начальником тюрьмы если что и брали, то исключительно по мелочи. Наутро начальник тюрьмы был обнаружен застрявшим кверху задом в бочонке вина. Живительной влаги оставалось не так чтобы много, но вполне достаточно, чтобы бедняга захлебнулся. Так всё само собой устроилось к вящему удовольствию новоиспечённого бургомистра и его добрых знакомых, занявших освободившиеся должности. Бургомистр было отправил в отставку и архивариуса, но на эту должность более никто не претендовал. И то верно - велик ли доход с покрытых вековой пылью бумажек и пергаментов?
     Между тем Святая Инквизиция в лице епископа довела до финала следствие по делу теперь уже бывшего бургомистра. Приспешник Сатаны был неопровержимо и доказательно изобличён в многочисленных преступлениях против Господа. Рассудка он к этому времени лишился окончательно и, как дитя, радостно смеялся, пока очистительный огонь пожирал его тело. Горожан это зрелище потрясло настолько, что четверо из них тоже тронулись умом вслед за бывшим бургомистром.
     Искоренив зло, епископ приступил к утилизации оставшихся после суда улик. Зеркало в покои его преосвященства доставили, как и забирали из ратуши, плотно зашторенным - стражники давно и прочно усвоили принцип всеобщего равенства перед Святой Инквизицией. Зная о таинственных свойствах предмета в достаточных подробностях, епископ действовал крайне осмотрительно. Он сотворил молитву, осенил зеркало крестным знамением, снова сотворил молитву, щедро окропил зеркало святой водой, ещё раз осенил крестным знамением, применив при этом большой золотой крест, пожалованный архиепископом, снова окропил святой водой, сотворил молитву в третий раз - и только после этого приподнял штору. Предосторожности не помогли: в лицо епископу пристально смотрел сам Сатана, окружённый языками адского пламени и сонмом мелких бесов. Только твёрдость веры не позволила епископу пасть на колени и завыть от ужаса. Он зашторил зеркало и сутки напролёт творил молитву, призывая на помощь Творца, Спасителя, Святого Духа и Пречистую Деву одновременно, не забывая при этом осенять зеркало крестом архиепископа и окроплять святой водой. Преисполнившись твёрдости духа, епископ отодвинул штору - и содрогнулся. Князь Тьмы, радостно осклабившись, сделал рукой жест непристойный и призывный одновременно. Епископ был вынужден признать своё поражение. Со стоном он накинул на зеркало штору и повелел предать дьявольский атрибут очистительному огню. Костёр по дворе замка полыхал сутки. Зеркало выдержало - когда епископ приблизился к остывающему пепелищу, Сатана, победно скалясь, повторил свой жест. В гневе епископ приказал разбить зеркало. К его удивлению, это оказалось неожиданно легко. Ещё сутки горел костёр, выжигая дьявольскую заразу из осколков, после чего всю золу вместе с битым стеклом собрали и вывезли куда положено - на городскую свалку.
     Ночью в замке случился пожар. Не всеобщий, так что почти никто и не пострадал. Загорелись замковая сокровищница и покои епископа. Его преосвященство подвели именно малость пожара да ещё привычка к уединению. Стража спохватилась, когда по коридорам уже вовсю тянуло дымом. Попасть же в покои и вовсе удалось только после того, как насквозь прогорела запертая изнутри массивная дубовая дверь. Всё убранство покоев сгорело до золы, и в этой золе не удалось отыскать даже малой косточки. Специально прибывший в город архиепископ на заупокойной службе обратил на это особое внимание и утверждал, что Господь за особые заслуги забрал епископа на небо живым. Горожане слушали и благоразумно соглашались.
     Наутро после пожара один из обитателей свалки во время своих ежедневных трудов нашёл стеклянный осколок размером в ладонь и любопытства ради поднёс к глазам. На него смотрел облачённый в белые одежды Иисус Христос, как две капли воды схожий ликом с выставленной в церкви коленопреклонённой статуей. Впрочем, об этом сходстве нищий так и не узнал. Кто же пустит нищего в церковь?

18 - 22 марта 2013, 28 апреля 2013
CC BY-SA