Это мой последний проект, который думаю завершить к концу лета, с правкой и всем таким. А потом уже вернуться к старым незаконченным вещам. Задумывался как нечто легкое, но опять из меня поперли всякие размышления, которые, с другой стороны, помогают писать и придают поступкам героев осмысленность.
Сразу предупрежу, что интересует реакция на сюжет, на переборы, разные неприемлемые глупости. Править все буду лишь тогда, когда дойду до конца изложения.
Нас двое, рассказывать почти нечего, все уже рассказано, мы уже почти одно существо, двуголовое, четырехногое, четырехрукое, все у нас общее, зубная щетка и та общая, да чистить-то и нечего, зубов нет, кроме двух последних, еды тоже нет, но лучше все-таки начать сначала.
Поначалу все задумывалось красиво. Красивая командировка на два месяца. Куча несчастных женщин в ситце, ни разу не видавших мужчин. Тронул за плечо, и сразу бьются в конвульсиях, и просят: тронь здесь и здесь.
Все нам наврали.
Самое сексуальное, что пришлось видеть за последние два месяца - это мой напарник и белые медведицы.
Самое страшное, что приехал домой, а все вокруг мертвые. Произошли странные выхлопы из космоса, но нас они не коснулись, поскольку были в командировке.
Консервы забрали из магазинов, доллары и евры из банков. Расселись в лучшем ресторане, выпили, закурили и задумались, что делать дальше.
Я писатель, он поэт.
Два непризнанных таланта.
- Будем создавать цивилизацию заново,- говорит друг.
- Без женщины нам это не осуществить.
Мы ж не дураки, чтобы пытаться осуществить это чисто в мужской компании, поэтому берем в руки женщиноискатель и отправляемся на поиски.
У друга женоискатель (в дальнейшем он будет упоминаться как жи) подлиннее моего, потолще, более оргометричен, его удобнее держать в руках - это новое поколение жи.
- Надо же,- говорю я,- где взял такой, денег небось стоит? Или украл?
- На, побалуйся,- говорит друг.
Убеждаюсь, что штучка классная, за десять минут нашел двух женщин, правда мертвых. Одна умерла всего за десять минут до нахождения.
По сути, впустую проведенный день, завтра, полагаю, повезет чуть больше.
Сидим в ресторане, играем в карты на евро, ставки все время увеличиваются, но играть все равно скучно, потому что за моей спиной десять мешков с евро, за его - столько же. Ему этим вечером везет, я же все время остаюсь в дураках. Он явно жульничает.
Настает время поужинать.
- Официант,- кричу я три раза, но никто так и не подходит к нашему столу.
На четвертый окрик подходит мой приятель, поэт. На нем черный фартук, он склоняется передо мной, левая рука на пояснице, правой он протягивает мне меню. Он явно переигрывает, когда открывает банку с макрелью.
- Ешьте на здоровье, хер,- говорит он. Хер здесь переводится как мистер, господин.
Я подаю ему на чай десять тысяч евров.
- Завтра твоя очередь меня обслуживать,- говорит он и уходит, виляя попой, зная, между прочим, что я не педик.
Я все-таки надеюсь, что завтра мы найдем хоть одну живую женщину. Решили не грабить сегодня банки, больно уж клонит в сон.
Ночь мы решили провести в отеле, выбрали "Белый Дом", президентский номер.
Поскольку спросить было некого (все ведь умерли), шли по коридорам целый год и открывали все двери, а те, что были заперты, выпинывали. Замки были слабые: всего один пинь в области замка, и дверь сама собой распахивалась: заходите, дорогие херы...
Президентский номер этого отеля подошел бы разве что президенту... уж боюсь обидеть эттого президента. Все в этом номере было немножко убого, потому как никакой президент здесь никогда не останавливался и не ожидалось, что когда-нибудь остановится. Потому не все комнаты использовались по назначению: одну из комнат ренгоринги (уборщики) превратили в кладовочку, где тайно хранили ведра, тряпки, моющие средства. В этой же комнате я обнаружил живую еще женщину.
- Эй,- крикнул я другу-поэту,- быстрей-быстрей сюда.
Он тотчас же прибежал, выскочив из ванны, без всего, не накинув даже халата. Он по какой-то лично причине считал, что не должен меня стесняться.
- Это что?- спросил он, тыча пальцем в уборщицу.
- Полагаю, что несчастная тайландская женщина.
Жи тотчас же отреагировал на нее, доказав, что перед нами действительно женщина.
Мы выкинули монетку, и мне выпало возвращать ее к жизни. Вышло, что я вдохнул в нее жизнь (извините, зубы не почистил, столько много всего; да ничо-ничо, хер, все здорово), она открыла глаза и влюбилась в меня с первого взгляда.
Если честно, то моя жизнь настоящий кошмар, нет отбою от женщин, только и машу руками: пошли вон да пошли вон. Хотя эта тайландская женщина была первой, которая была первой, которую я поцеловал за последние пол-года, в животе у меня не заплясали бабочки; но уверем, что заплясали у нее.
Теперь нас было трое живых.
Спать мне пришлось в одной президентской кровати, с приятелем-поэтом. Потому что он все время боялся, что ночью к нам придут мертвецы. Он и меня убедил в этом, так что и я сам отказался спать один.
Ням, так мы назвали спасенную мной женщину, мы велели не спать, а охранять нас от мертвых людей.
***
Наутро, к нашему полному изумлению, мы проснулись живыми и здоровыми. Мой друг прижимал к себе подушку так, точно она была его самой любимой женщиной. Сам я во сне перевернулся, так что мои ноги упирались в изголовье: не знаю, что тому причиной, но так я просыпаюсь каждое утро. Ням, в отличие от нас, всю ночь не сомкнула глаз: просидела напротив двери с зажатой между колен шваброй, вид у нее был решительный.
Я прошелся по "президентскому" бару и перепробовал с десяток различных напитков и оставил свое предпочтение на "Шивас Регал". Очень, конечно, жаль, что для того, чтобы убедиться в том, что это неплохой напиток, человечеству - косвенно, разумеется - потребовалось исчезнуть с лица земли.
- Ты там не спейся,- посоветовал мне друг.
Позже мы позавтракали яичницей, которую приготовила на кухне Ням, а сразу после яичницы она предложила омыть мне ноги. Глупость какая, но мне, если честно, понравилось.
- А теперь мне,- сказал друг-поэт и стянул носки, но Ням взглянула на него так, что ему стало страшно за свою жизнь и он натянул носки обратно.
- Она от тебя без ума,- сказал он,- воспользуйся же этим.
Я в свое время просмотрел кучу фильмов про влюбленных женщин; объект их любви не всегда отвечал им взаимностью и тогда они начинали творить страшные вещи. Заканчивалось все обычно тем, что герой, если оставался в живых, пристреливал фанатку, скидывал ее с крыши высотного дома или сдавал полиции. Примерно в такой ситуации я и находился сейчас.
Пока Ням обмывала мне ноги и массировала икры, она сказала следующее:
- Хер, я у вас в долгу, позвольте мне отдать вам должное, предоставить в ваше распоряжение самое ценное, что у меня есть.
- Просто продолжайте массаж,- сказал,- не думайте ни о чем другом.
- Хотите сказать, что вы не просто спите рядышком,- спросила она и посмотрела на моего друга негодующим оком,- вы еще и...
- Да, мы любовники,- пришлось мне соврать.- Уже с детства я не чувствую никакого желания к женщинам. Меня возбуждает только мужская грудь, а женская просто отталкивает.
- Ты привлекательная женщина,- сказал я Ням,- будь я другим, я посчитал бы за счастье быть всегда рядом с тобой.
Зачем я все это говорил, не знаю. Просто из меня попер чертов писатель.
- Я сделаю все, чтобы излечить вас,- прошептала Ням.
- А теперь мне,- закричал друг-поэт и стянул носки.
Ням тотчас убила его взглядом.
Ням не сразу поверила, когда я сообщил ей, что никогда в жизни ей больше не придется работать.
- Ведь все умерли, пачкать и грязнить стало некому, стало быть и убираться вовсе незачем, мы можем кочевать с одного чистого места на другое. Тарелки менять незачем, одежду стирать тоже, все меняется на новое. Стричься, мыться, бриться, рассчесываться и прочее можно только по желанию, вед никто, кроме нас самих, нас не увидит.
- Даже если ты все равно захочешь работать,- продолжал я,- никто не заплатит тебе зарплату. Так что можешь считать себя уволенной. Вот твое выходное пособие,- я отсчитал ей из своего мешка десять миллионов крон и еще миллион долларами, еврами, фунтами.- Все равно от них теперь никакого проку.
- Окуда у вас столько денег,- испуганно спросила Ням,- вы что, ограбили банк?
- Вовсе нет,- подал голос друг,- просто получили хорошие командировочные.
Пока Ням припрятывала денежки, мы с другом хорошенько подискутировали и пришли к обоюдному мнению, что сегодня не будем искать женщин, попробуем обойтись без них еще один день, а вместо того займемся государственными делами.
Мы находились в королевстве, представленном одной из старейших монархий в Европе, и в то же время престол был пуст, никто его не представлял. Монарх, женщина, кстати, и все ее наследники внезапно исчезли в связи с космическим выхлопом, так что срочно нужно было кого-то короновать, пока в стране не начались волнения. Кого-нибудь из нас троих, но друг сразу отказался от подобной чести.
- Я предпочел бы стать премьер-министром. Вся эта придворная пышность, церемонеалии, дурацкие приемы - не по мне. Все эти выходы на балкон по праздникам, томные приветствия ручкой народу - увольте меня от этого. Стань королем сам или сделай королевой Ням. Будет Ням Первой.
Посовещавшись, пришли к мнению, что вид у Ням совсем не королевский, нет у нашей уборщицы необходимой монаршей стати, вряд ли ее воспримет народ. К тому же датский у него был слабенький.
- Учитывая ее воинственный характер,- сказал друг,- ей вполне подошла бы должность министра обороны. Но я как-то опасаюсь доверить такой женщине армию и оружие,- он уже начал входить в роль премьер-министра.
Предпоследние премьер-министры, все трое, причем один за другим, носили фамилию Рассмуссен. Мой друг, чтобы не прерывать интересную традицию, тоже решил превратиться в Рассмуссена. Став королем Миккелем Первым, я мог бы одной своей подписью или даже словом изменить его фамилию.
- Ням,- крикнул я,- собирайся, мы едем в Копенгаген, Амалиенборг. Будем жить теперь в королевском дворце, роскоши и неге.
- Королева взяла нас на службу?- поинтересовалась Ням.
- Нет больше королевы,- сказал мой друг,- умерла она. Миккель теперь будет королем. Он ее внебрачный сын и единственный претендент на престол,- добавил он, чтобы избежать дальнейших расспросов Ням.
Здесь мне сразу пришло в голову, что пора начинять сочинять свою биографию, не то народ может начать спрашивать: откуда взялся этот король Миккель, почему никогда о нем не слышали? На каждый возможный вопрос от народа должен быть заранее заготовить надлежащий ответ. Мой писательский мозг уже начал работать в этом направлении.
- Как будем добираться до столицы?- поинтересовался я.
- Возьмем любую машину,- ответил друг,- поезда наверняка не ходят. Только предупреждаю, что не умею водить, я вырос в бедной семье.
- Аналогично,- вздохнул я.
- Аналогично означает, что у тебя тоже нет прав, или же что вырос в бедной семье?
- Нет-нет,- замотал я головой,- права у меня, конечно же, есть, вот только водить я не умею, потому что я их (это я сказал шепотом) купил. Надеюсь, никому об этом не расскажешь?
- А кому еще я мог бы рассказать об этом, кроме как Ням?- спросил он.- Ням,- крикнул он,- представь только, Миккель Первый свои права купил.
- Я знаю много таких, как Миккель,- спокойно ответила Ням,- значит машину поведу я.
- Ты умеешь водить?- выкрикнули мы одновременно.
- А как же, по-вашему, Ням добирается до работы в пять часов утра.
Что и говорить, Ням выручила нас, но наша зависимость от нее начала меня пугать: получается, что нам без нее теперь и шагу не ступить, возможно даже настанет время, когда она начнет сменять нам памперсы (это я образно выразился, имея в виду, что когда-нибудь мы станем капризными и избалованными как младенцы, а она нам станет как мать). Ко всему и характер у нее был непростой, полностью отсутствовало логическое мышление, потому всякий раз, чтобы что-то ей объяснить, нам приходилось спускаться с небес и с помощью простых слов незаметно проникать ей в мозг.
Когда мы уже совсем собрались ехать в Копенгахен, с ней опять произошла заминка: она отказалась бросить свою машину, которая, по ее словам, десять лет прослужила ей верой и правдой.
- Послушай меня, Ням,- сказал я,- посмотри хорошенько на меня, затем на моего друга. После чего посмотри на себя.
- И что теперь?- спросила она.
- Не заметила того, что я намного выше тебя, а мой друг еще и меня повыше, настоящая каланча? И кто ты рядом с нами? Твоя машина прекрасно подходит маленьким тайландским женщинам, вроде тебя, нам же с другом больше подойдет машина попросторнее, где можно будет не гнуть шею и вытяануть ноги - что-то вроде того "Мерседеса".
- Нет,- испуганно сказала она.
Она наотрез отказалась садиться в машину, которая оказалась директорской. Не желала даже поверить в его смерть, опасалась увольнения, хотя этим утром я уже уверил ее, что она и так как бы уволена. Я сказал, что ее директор наверняка был последним подлецом, который пользовал ее за сущие копейки. Мне удалось убедить ее, что тот рассматривал ее как улыбающееся круглолицее, коротконогое получеловеческое существо.
Это завело ее настолько, что она схватила самый тяжеленный камень и запустила его в лобовое стекло "Мерседеса". Вдохновленный этим, мой друг достал из кармана нож и спустил одно за другим все четыре колеса колеса машины. Колеса сказали "ух" и осели. Найденным ржавым гвоздем я выцарапал на машине по-датски, что ее хозяин - грязная капиталистическая свинья.
Я вскочил на капот и произнес недолгую речь, которая сводилась к тому, что эксплуатации человека человеком пришел конец, и власть теперь перешла в руки простых людей, вроде меня, моего друга и Ням.
- В тебе умер Ленин,- заметил мой друг, тогда как Ням ничего из моей речи не поняла.
***
Что только что произошло? Я не поверил своим глазам, когда трое, более или менее послушных закону людей, устроили погром у здания "Белого дома". Разумеется, ничего общего со зданием в Вашингтоне, но все же какая иносказательность. Стоило исчезнуть внешнему контролю, и сразу не стало внутреннего, все сразу стало стало дозволенным?
Я стоял на капоте изуродованного нами автомобиля, держа в руке ржавый гвоздь, точно указку и призывал человечество в лице моего друга и Ням жить по-другому. Но как можно начинать жить по-другому, не уничтожив старый порядок? Нас окружало столько всего, оставшегося от старого порядка, что я предложил отложить свою коронацию назавтра, а вместо заняться разрушением старого мира.
Вот здесь-то мы и прошлись как следует по улицам славного города Кёге. Вооружившись арматурой, я громил витрины по правой стороне Бредгаде, мой друг по левой, Ням добивала все, что мы случайно пропускали. Мы останавливались, чтобы перевести дыхание, затем вновь принималиись за погром.
В какой-то момент мы почувствовали усталось, даже изнемождение, давивший нас тысячелетиями груз исчез, пары были выпущены. Мы остановились, и я для себя решил, что если я что-то сейчас разгромлю, то это будет не абстрактный погром, а личный, месть за что-то, причиненное лично мне.
Я отвел своих друзей чуть в сторону от городского центра. Пользуясь тем, что они вконец выдохлись, я поделился с ними идеями о том, как изменить мир, пользуясь наиболее безобидным из всех инструментом, мозгом. Как построить прекрасную жизнь без применения насилия.
Так я подвел их к одному из домов совершенно обычной улицы, и побил в доме совершенно все окна.
- Только что ты нес нам редкостную чушь о неприменении насилия,- недоуменно сказал мой друг,- а в следующую минуту ты громишь первый попавшийся тебе дом.
Со стороны это выглядело именно так, и мне пришлось рассказать другу о том, что послужило причиной моей ненависти именно к этому дому.
- Несколько лет назад (два или три или четыре),- начал я,- я учавствовал в антиправительственной демонстрации. Может я кричал громче всех, может у меня вид был самый умный, но я приглянулся одному местному полицаю, и он решил задержать меня. Имеешь право, сказал я ему, но и я имею свои права. Он отвез меня в участок и спросил мое имя, на что я заметил, что открою его только в присутствии адвокатов. Он посадил меня в кутузку, столь узкую, что, страдай я клаустрофобией, я помер бы в одну минуту. Я просидел в кутузке год или два (часы у меня намеренно отобрали, так что у меня пропало все понятие о времени), после чего двери кутузки отворились.
- Как тебя зовут?- спросили два серьезных полицая. Один был маленький с широкими плечами, другой высокий, у обоих на плечах были вскинуты дубинки. Я подумал, что это всего лишь шоу и ответил, что меня зовут Никак. В ответ получил дубинкой по плечам от обоих. Я полагаю, что били они вполсилы, но и этого было достаточно. Сознался во всем.
- Полицай, который взял меня, жил именно в этом доме. Он потом мне не раз встречался и смеялся в лицо при встрече. И вот только сейчас я добрался до него. А закончилась моя история тем, что я таки отсидел восемь дней в тюрьме.
- Грустная история,- заметил мой друг.
- У меня,- сказал он,- друг сейчас сидит в арестантском доме, арестхусе.- Может нам попробовать освободить его, если он только не пропал вместе со всеми.
***
До полицейского участка рукой подать, а стало быть столько же и до арестхуса, как здесь называется предварительная тюрьма, кутузка. Она этому участку как аппендикс. Веду я, поскольку место случайно или по намеренности запрятано в леску и без помощи знатока, вроде меня, его не найти.
- Это ж надо так бояться народного гнева,- говорит мой друг и качает головой.
Ням зато все интересно: похоже, ничего, кроме работы, она в этой жизни не видела.
Выхлоп из космоса произошел днем, в приемное время, так что двери участка были распахнуты настежь: заходите, мол, дорогие гости. Не пришлось даже выбивать двери. Все знакомо и привычно, точно в последний раз я был здесь вчера.
Поэтому, когда мой друг интересуется, где у них здесь раздевалка, я автоматически тыкаю пальцем в нужном направлении. Откуда я это знаю, ведь на двери в раздевалку нет никакой таблички? Никакой в этом мистики: просто как-то наблюдал, как в комнату заходят штатские люди, а выходят люди в форме. Писательский мозг все запоминает. Помню, у меня даже появилась мысль написать книгу про таинственные двери, куда заходят люди, а выходят овцы, бараны, коровы, собаки (кармическая такая тема).
У меня на мгновение душа в пятки ушла, когда из за двери вышел не мой друг, а высокий полицейский сурового вида с дубинкой в руке: сразу вспомнился неприятный опыт с полицейскими и неожиданно заныли плечи.
- С трудом подобрал для себя форму,- сказал мой друг,- у них тут одни неудачники-коротыши работают. Единственный достойного роста полицай оказался. Подшучу над приятелем, если он только не умер.
При этих словах у меня заныло левое плечо, точно мое тело что-то мне подсказывало.
- Мне кажется, этот достойный полицейский мне знаком,- отвечаю другу,- повезло ему, что он уже умер.
Дурной пример, как известно, заражает, заразил он и Ням, но найти форму по себе ей не удалось, так что она удовлетворилась полицейским кителем, который пришелся ей до колен. Мой друг и Ням выглядели теперь точно два сбежавших из цирка клоуна.
Неожиданно зазвонил телефон, а когда Ням взяла трубку, старческий женский голос спросил ее: что, черт возьми, происходит, она все утро звонит, а никто не берет трубку.
- В полиции никого нет,- ответила она,- произошел выхлоп из космоса и все полицейские умерли.
- Нужно было спросить адрес этой старушки,- смеется мой друг,- может нам удалось бы спасти ее от голода, например.
Я знаю, что он любит покривляться и уже почти привык к этому.
Хотя прошло два-четыре года со времени моей отсидки, в арестхусе практически ничто не изменилось. Во дворик арестхуса мы попали тайными дверями полицейского участка, через которые меня проводили несколько лет назад. По пути вышиб пару стекол (непростые, кстати, оказались стекла, ужасно плохо бились), и подошли к воротам, ведущим в арестхус.
- Тук-тук, открывайте,- вежливо постучал в ворота мой друг, а когда никто нам, конечно же, не открыл, пнул по воротам ногой, и они раскрылись перед нами, потому что, подозреваю, не были заперты. Я знал, что запираются они лишь ближе к вечеру, потому что весь день через них ходил народ: из полицейского участка в арестхус и обратно. Но мой друг предположил, что обладает какой-то магической силой, которая позволяет ему открывать любые двери одним пинком.
Точно так же распахнулась перед ним центральная дверь в тюрьму и еще следующие три двери, которые вели на этаж, где я в свое время отбывал. В этом я видел одно лишь объяснение: вместе с выхлопом из космоса на Земле не только пропали люди, но произошли и некие неодинарные локальные явления: в арестхусе вышел из строя элктрический щиток, который запирал все замки тюрьмы с помощью электрического тока.
Пока мой друг выпинывал одну за другой двери отделения, осматривая каждую камеру в тщетных поисках своего приятеля, мы с Ням присели в просторном коридоре на стульчики и отдохнули. Отдых, как известно, настраивает на пустые мысли, поэтому Ням задала мне наиглупейший вопрос, на который я все же не смог ответить.
- Никогда не бывала в тюрьме,- сказала Ням, теперь буду знать, как все здесь выглядит. Вижу, что здесь чисто, а какая фирма занимается здесь уборкой?
Обдумывая, как лучше ответить на ее вопрос, я вдруг полностью ушел в воспоминания. Мне пришло в голову, что за все восемь дней, что я провел здесь в компании преступников-иностранцев, никто в нашей камере не убирался, кроме нас самих. Тем не менее, она все это время оставалось чистой. В этом не было наверняка никакого волшебства, но все же Ням задала неразрешимую загадку.
Вместо ответа я устроил ей небольшую экскурсию, показал все, что знал. Первым делом свою камеру, которая, в отличие от прочих камер, одиночек, была рассчитана на троих заключенных.
В одиночке сидеть, конечно, спокойнее, если даже ветерка боишься, зато в нашей камере было весело: бесконечные рассказы о жизни, ночью громкая музыка, на которую никто не жаловался: нас ведь было трое. Засыпали под утро, пропуская завтрак.
- Если будут спрашивать, куда сажать, не бери одиночку,- посоветовал я Ням,- там люди с ума сходят. Хотя, впрочем, никто спрашивать не будет, это ж не гостиница.
Когда я показываю ей тренажеры в холле, она восхищенно замечает, что все как в кино, она потрясена. Душ, если вдруг захочется помыться; библиотека, если захочется почитать; буфет, если захочется вкусненького. Но все это доступно только два часа по вечерам, остальное время - сидение в камере, единственное развлечение - завтрак и обед. По-маленькому и по-большому - нужно стучать в дверь, проводят до туалета и будут стоять у двери, что не очень приятно.
Днем еще можно развлечься тем, что выйти погулять во внутренних двориках. Их четыре или пять, сначала заключенные просто ходят по кругу, друг за дружкой, затем им позволяют рассеяться, разбиться на небольшие кучки по два-три человека. Длится прогулка пол-часа, за все время я пропустил ее только один раз, и сильно об этом жалел.
- Полагаю, что мой приятель попал на тот свет,- говорит друг. В его голосе нет сожаления, механически констатирует факт.- Впрочем, человек он был тяжелый, не удивлюсь, если он не в Раю.
И тут мы слышим слабый стук: тук-тук, тук-тук-тук. Он доносится точно из-под земли. Мы замолкаем и прислушиваемся, теперь нам даже как будто слышится крик, будто человек пытается докричаться до нас через подушку, и ему это удается. Обходим весь этаж, уже более тщательно, и обнаруживаем дверь, непохожую на другие, по виду карцерную, которую мой друг тотчас же выбивает.
Из помещения появляется неприветливого вида мужчина. Он ругается и даже пытается накинуться на нас, и останавливает его лишь то, что мой друг бъет его дубинкой по предплечью, а Ням по спине. Я тоже весь изготовился к удару, так что мужчина отступает, но по-прежнему сжимает кулаки и смотрит исподлобья, повторяя одно: сыр, сыр, сыр, сыр. Так говорят в нашем королевстве, когда хотят обозвать полицейского, и тем такое слово не нравится, видимо, потому, что намекает на вонючесть.
- Чувствую себя очень неловко,- сказал мой друг,- что ударил этого ни в чем не повинного человека полицийской дубинкой да еще находясь в полицейской форме. Но больно уж он здоров, без биться было не справиться. Полагаю, что у него были резоны накинуться на нас. Скажи, дружище, что двигало тобой?- обратился он к мужчине.
Не буду приводить речь мужчины прямой речью, потому что через слово он вставлял либо "сыр", либо мат (кстати, самое страшное натершинное слово в Дании - это "дьявол"). Гнев мужчины можно было легко понять: два дня назад, еще до выхлопа, его заперли в карцере за плохое поведение - подрался с заключенным, после чего пререкался с тюремщиками. С тех пор он ничего не ел, не пил, не брился, не ходил в туалет, то есть ходил, не выходя из камеры.
- Ты свободен,- сказал я мужчине, которого, оказалось, звали Бьярне,- но впредь постарайся воздерживаться от совершения преступлений. Иначе безжалостная рука закона в ее лице (я показал на Ням) настигнет тебя где угодно.
Пока я рассказывал ему, что произошло на планете - возможно, все человечество, за редким исключением, исчезло - и он спасся, вероятно, лишь потому, что находился в карцере. Не знаю, как их там изготавливают, но наверняка в них особые стены, особые двери, чтобы никто не мог сбежать и ровно так же проникнуть. Он не верил ни одному моему слову: в то, что он теперь свободен, что все вокруг умерли и только пощипывал себя за руку - убедиться в том, что мы ему не приснились.
- Значит и Маргрэтта померла, пока я сидел в карцере,- грустно проговорил он, когда я сказал ему, что некогда нам с ним возиться, торопимся на коронацию.- Будет теперь, стало быть, Фредерик? Хотя какая, к дьяволу, разница?
- Фредерика тоже нет,- сказала Ням,- да как ты не можешь понять, что все умерли? Королем теперь будет Миккель, потому что он незаконнорожденный сын Маргрэтты.
- Дьявол,- выругался Бьярне.
***
В дворике при полицейском участке стояло с десяток машин и тройка мотоциклов, некоторые даже с ключами в замке зажигания - не было нужды возиться с проводами. Поскольку полицейской формой мы попользовались в славу, почему нам теперь было не попользоваться полицейскими машинами, которые стояли и поджидали нас? Вышел во дворик и Бьярне, щурится на солнце, по сторонам посматривает и украдкой на Ням. Пройдется по дворику, и снова пялится на нее, но так, чтобы ни она, ни мы с другом этого не заметили - рассмотрел ее со всех ракурсов. И пока, видимо, не решил: нравится она ему или нет: экзотическая она красавица или просто чудовище. Тут я и сам взглянул на нее в другом свете: привыкаешь к человеку, и лицо кажется уже не таким круглым, ноги не такими короткими; у Ням, например, огромные глаза (только что заметил) и маленький кукольный рот, и голос приятный, почти оперный. И пока я ищу свою журнальную красавицу, могу потерять возможно единственную женщину на земле.
- Она не единственная,- сказал друг, с которым я поделился мыслями.
- Откуда знаешь?- поинтересовался я.
- Вспомни старушку, что звонила в полицию.
Я сразу отказался от своих претензий на Ням благодаря старушке. Не то, чтобы я решил завести роман со старушкой, просто ее существование натолкнуло меня на мысль, что должны сохраниться и другие женщины. И тут меня посетила другая мысль, на этот раз о многоженстве, затем другие и еще другие, фантазии в духе Энгра, и пусть бросит в меня камень тот, кто никогда не мечтал о гареме.
- Я бы на вашем месте выбрал эту машину,- сказал Бьярне, ткнув пальцем в Мерседес модели Спринтер,- надежный вместительный фургон. Жрет горючее как сволочь, но вам что до того - все здесь теперь наше.
Я, по сути, ненавидел все полицейские машины, но эта раздражала меня больше других, и даже своим темно-синим цветом, поскольку именно в них доставлялись специальные полицейские силы к местам проведения народных демонстраций. На крупные демонстрации пригоняли целые автобусы такого же цвет с полицаями со всей Дании.
- Пусть теперь эта чертова тележка послужит нам,- говорит друг, видя мое настроение.
Ням с опаской обходит машину.
- Трудно будет такую вести,- говорит она.
- Всего первые два километра,- замечает Бьярне,- дальше она пойдет сама.- Так он шутит, и Ням смеется вместе с ним.- Я бы и сам отвез вас в Копенгаген,- говорот он,- но у меня остались здесь кое-какие дела,- и он кивает в сторону тюрьмы.
- Только не ступай снова на путь преступлений,- кричу я ему в удаляющуюся спину.
- Боюсь даже предсказывать,- сказал друг,- что здесь сегодня произойдет. Вероятно он в том же настроении, что и мы несколько часов назад. Получается, что любой человек, вдруг получивший свободу, предсказуем так же, как и любая подопытная мышь. В первую очередь он сводит счеты со всем, что обидело его в прошлой жизни. Мы с системой, он с отдельным кирпичиком этой системы. Полагаешь, он спалит эту Бастилию?
- Более, чем уверен,- отвечаю,- два дня без еды и воды, по уши в собственном дерьме. Если он этого не совершит, я потеряю к нему уважение.
Ням, оказалось, обладала многими талантами, о которых до этих пор и не догадывалась. Вождение давалось ей легко, как и уборка, как и готовка, она даже Бьярне треснула по спине с таким умением, точно занималась этим половину своей жизни. Мне кажется, посади Ням в самолет, она бы с легкостью и его подняла бы в воздух. Я уже начал гордиться тем, что вернул ее к жизни.
Мы выехали за ворота, мой друг положил ноги на панель управления и сказал, что правая его туфля выглядит вконец разбитой; ведь он выбил ею, по меньшей мере, сотню дверей, заметил он. Необходимо заехать в какой-нибудь магазин и сменить обувь.
- К тому же,- сказал он,- я провел в этом дурацком костюме полицая целый час, и у меня от него чешется все тело. И голод подкрадывается, необходимо поесть. Вся энергия, которую я получил от яичницы, приготовленной Ням, ушла на поиски моего приятеля.
Отредактировано Mishka (2013-05-16 14:17:38)
