Глава первая (5 из 5)
*** 69°…ВЕНЕЦИЯ…70°***

Венеция, 69°…70°
Известно, что город этот, необычный и прекрасный, находится между этими широтами. Не веришь, читатель? Тогда купи немножечко бухла - чуть-чуть, намного меньше нормы, и в поисках своих зайди на улицу Комсомольскую - в первый, еще тонкий, еще не хрустящий снег, к домам … … Со стороны залива, пустырей и гаражей - чтобы между тобою на белой земле и ширью из темной воды не наблюдалось высотных строений. Но только в первый снег - пока он тонок, пока не навалило - чтоб он был, но не мешал, и обязательно со стороны залива - чтоб чувствовать воду, и желательно вечером, желательно не поздним - чтоб местные венеды не набили тебе рожу. И ты поймешь, что я не обманул. Ты постоишь и помолчишь, и все увидишь сам. Там.

…5
Но… успели ли они отхлебнуть?
Потому что - всплеск.
Скорее всего, успели. Иначе автора было бы необходимо обвинить в жестокости по отношению к своим героям (героям бумажным, не железным).
- Слава этрускам, основателям Рима, - по случаю вспомнив историю и чувствуя, как вино проделывает свой быстрый и согревающий путь в желудок, поблагодарил сей загадочный и полузабытый народ Гарри Бальди.
- Слава гуннам, разрушителям Рима, - чувствуя то же самое, намекнул о превратностях судьбы Вербино Ментони.
Известно, что если б не было гуннов, не было бы и Венеции. То есть то, что римлянину в гадость, венецианцу в сласть.
Успели, конечно же, успели, по паре-тройке больших глотков крепкого, трехлетнего вина. Вина молодого, но уже достаточно зрелого, итальянского, красного, густого, а не какого-то там венгерского, светлого и жидкого. Вина, привезенного в Венецию из области Больсано, из старинного города Тарквиния. Слава, слава просвещенным этрускам, а дикие гунны пускай свою кислятину сами хлещут.
Всплеск, еще один. Это и в самом деле одинокая гондола, и всплески эти, осторожные, хорошо различимы в неслышном легком ветерке с Адриатики и в шуме праздной толпы с соседних улиц.
«Любитель крадется, - отметил про себя Вербино. - Был бы опытен, плескался бы громко - чтоб, если что не так, под дурачка закосить».
Больсано, а раньше Вольсиний - воля синяя, водная гладь. Тарквиний - торгующий вином. Однако названия эти, этрусские, чужды для уха итальянца и звучат почти враждебно. Но не было бы этрусков и их прекрасного вина, был ли Рим и его империя? И последующее ее разрушение, и как одно из следствий - возникновение Венецианской республики? Однако вряд ли те двое служивых из разных ведомств, что прячутся сейчас в величественных византийских колоннах, думают об этом. Весельные всплески отвлекли их от тяжелых мыслей и мрачных раздумий, обострили слух и зрение, пообещав движение к цели намеченной, но неясной, и как оказалось, весьма опасной, но этим и интересной. О, молодость, дожившая до старости и читающая эти строки, позабудь о возможностях, вспоминая глупости!
Всплески - это гондола без фонаря, без того обязательного огонька, защищенного от ветра и волн ясным венецианским стеклом. Вот она, уже поравнялась с галереей, и гондольер, руля веслом, направил ее к удобной пристани. К причальному шесту, одному из многих, к плоским камням неширокой и длинной набережной, к лестнице, широкой, но короткой, ведущей от воды, с середины набережной прямо в здание Коллегии.
- Вздрогнули, - тихо, но решительно приказал Вербино. Спасительная фляжка уже заняла свое походное положение.
- Давай, давай, - согласился с ним Гарри (tempo, tempo - так, скорей всего, прозвучало это на итальянском), вслед за прокурорским отрывая подмерзшую задницу от холодного галерейного камня. Отрывая с готовностью и, главное - с решительностью, еще минуту назад, казалось, утраченною навсегда.
Таинственный гондольер привязал лодку и направился к лестнице. К той самой, широкой, но короткой, поднимающейся от воды прямо к массивным дверям. Двое соучастников, вот только что собутыльников, а теперь смельчаков, один по службе, другой по принуждению, пригибаясь и не шаркая, последовали за загадочной фигурой, прячась сначала в тени колонн, а затем в тени высокой стены. Небо в мутной темноте, угрожающее то ли липким снегом, то ли мелким дождем, помогает им оставаться незамеченными и приглушает блеск кинжалов, уже вынутых из ножен. Фигура приблизилась к надежным воротам, а они подобрались ближе к ней. Гарри, ожидая действий, обернулся, но мутность венецианской ночи не выдала вопросительного блеска глаз, однако прокурорский, почувствовав взгляд, придержал подельника рукой. Человек, оглядевшись, постучал по толстому дереву весомым кольцом. Почти сразу в крепких воротах Коллегии раскрылся, судя по звуку, смотровой квадрат.
- Акуна? - внятно спросил невидимый привратник.
- Мата! - с готовностью ответил таинственный визитер.
- Черт! - прошептал Вербино. Чертыхнулся какой-то своей мысли, скрываясь в тени уже не стены, а лестницы - они очень близко подобрались к ночному визитеру.
- Опять? - таким же тихим шепотом удивился Гарри.
Но Вербино не шутил, и тревожная рука его уже легла на плечо отважного арбалетчика. Ожидание резкого движения застыло в напрягшихся телах.
Закрутились замки, заелозили засовы, заработали воротные лебедки.
- Черт, - вместо ответа снова чертыхнулся Вербино и рванулся вверх по лестнице, к воротам, на звук, а следом за ним и Гарри, к фигуре, на голос.
Заелозили засовы, закрутились лебедки, но без скрипа, на смазке, и поэтому человек услышал за спиною шум быстрых шагов, однако повернуться не успел.
- Акуна, она ведь мата не всегда? - прильнув к нему и ткнув в бок острием кинжала, тихо и гадливо поинтересовался прокурорский.
- А мата не всегда акуна, - поддержал его вторым вопросом, а скорее - утверждением и еще одним острием с другого бока карабинер.
- Ты?! - изумился зажатый меж двух лезвий.
Изумился со страхом? А может… с облегчением?
- Я! - поднажал Вербино. Он ведь еще по фигуре заподозрил, а по голосу убедился. Человек попытался не то чтоб отшатнуться, а так - дернуться, но Гарри, в котором проснулся служебный долг, твердою рукой и острым лезвием лишил того свободы телодвижений.
Тем временем отъехали засовы, приоткрылась могучая воротная створка, и привратник со светильником в одной руке и со связкой ключей в другой слегка раздвинул ночную темноту.
- Вы сказали, что будете один, - увидев веселую троицу в изменчивом свете своего фонаря, вместо приветствия произнес он. Тут же что-то звякнуло у него за спиной, будто длинный меч царапнул камень пола.
- Прошу прощения, - ребрами чувствуя клинки, поспешил извиниться плененный визитер, - но и вы поймите: я, конечно же, человек весьма любопытный, но не идиот. Должен же я себя хоть как-то обезопасить?
Это был Базелини, собственной персоной, и именно поэтому Вербино, наблюдая в темноте фигуру, а затем услышав голос и вспомнив предупреждение страшной маски о неискренности, дважды чертыхнулся в ночи.
Привратник замялся. Снова что-то звякнуло, чиркнуло за его спиной, и уже оттуда, из глубины коридора, прозвучал новый вопрос:
- Вы и ваши любезные друзья вооружены?
- Нет, нет! - дружно замотали головами «любезные друзья».
- Только кинжалами, - с готовностью вытянули они руки.
Задумались в задверной тиши, но ненадолго.
- Впусти их, Педрас, - снова зазвучал «внутренний» голос.
- Как скажете, синьор.
И их впустили.
***

зы: конец первой главы.