Мой Лондон пахнет Диккенсом: капустой,
царапинами, кровью и туманом,
всё это так замешано! так густо!
на глубине и пустоте карманов.

Как говорил: туманом и капустой,
говядиной и смехом глуховатым.
Грехи отпустит вежливая пустошь:
"О, Мэгги, ты ни в чём не виновата!

Подумаешь, тебе порвали платье.
Подумаешь, твой брат единокровный.
Подумаешь, греховные обьятья.
Я так хочу - ты больше невиновна!"

Конечно, Диккенс про такое.... Что ты!
Иные времена - иные нравы.
Он даже не о том, что пахнет рвота
свинцовыми белилами - отравой.

Не плакай, Мэгги, слышь меня. Не плакай.
Из-за такого разве плачут кокни.
И без того - не продышаться - слякоть.
И копоть безнадёжностью промокла.

А лучше врубим музыку полегче.
И мы с тобой такое, Мэгги, спляшем.
А братану я раскурочу печень,
твово сынка преступному папаше.

Дай мне ручонку, бледная овечка.
Успеешь стать грошовою давалкой.
Моя любовь - ну чем тебе не печка,
по русски говорю, плясать давай ка.

Поставить "Miss you"? Сделано. Поставил.
Твой век такого не знавал музона.
Сегодня - исключение из правил.
Сегодня - искривление законов.

Не даром эта пустошь шелестела:
"Мне любы те, кто лишь безумцам любы!"
А если и не так, какое дело
кому, что я целую рот уже безгубый

под лихоманку аглицкого рока.
Что черви твоего вкусили сала.
О, Мэгги, я не вижу в том порока.
Танцуй и ты. Твоя пора настала.