Прощание мерят слезами,
в панельном своём декабре
провинции стонет гекзаметр
и Аргос скулит в конуре:

- Прощайте, прощайте триремы.
Хозяин, навеки прощай!
Сынишка решает примеры.
Крепчают бесслёзье и чай.

Сейчас за столом соберутся.
Ты будешь. Не будет тебя.
Нельзя обернуться, вернуться,
нельзя ликовать, не скорбя.

Поэтому доля поэта -
улиссова доля, увы,
ему откровенное "где-то"
дороже словесной ботвы,

ему лишь ахейские плачи,
ему - лишь звенящая  медь.
Но всё же, прошу по собачьи,
вернись и позволь умереть.