С надорванной трёшкой, с пустующей кружкой
сижу я в печали, пока
не вспомнит барменша, короче, подружка
плеснуть в эту кружку пивка.

Ячменное пиво, холодное море,
волыночный муторный гул,
подружка, которая - горе-не горе -
похожа всегда на пчелу.

Привыкшие спорить, привыкшие хвастать,
привыкшие в бога и в мать,
от Глазго дойдите пешком до Белфаста,
такой вам нигде не сыскать.

Ячменной позёмкой в разгаре пирушки
взметнутся её волоса.
Да только не видит пустующей кружки
пчела (или, всё же, оса).

О Роберте Бернсе заплачет, однако,
она на груди у меня.
Метель, что сгубила его, как собаку,
промеж поцелуев кляня.

Луна  круглощёкая, патер вечерний
пролезет тонзурой в окно.
Спокойно, папаша, твоих поучений
не нужно в волшебную ночь.

На эту, в грехе закосневшую пару,
не мирро полезных речей,
поэзии Роберта Бернса отвару
на эту вот пару пролей.

Чтоб, вместо чухонского липкого страха,
пролился веселия мёд -
"Гляди ка, любимая, видишь - из праха
великий бродяга встаёт."