Что жизнь короче хайлендской баллады
и глубже бездны горла у поющих,
я познавал среди сплошного чада,
среди десятка политуру пьющих.

Среди небритых и среди усталых
волынкою родная речь звучала.
Она гудела - смысла было мало.
Но и помимо смысла бедовала:

плелись по небу синие берёзы,
дымилась на столе окурков груда
и сизым дымом выжимала слезы
по бедной королеве Холируда.

Мужланы, горцы города на А,
прочистить кровь собравшиеся в дурке,
глядели как стюартова луна
дрожала искалеченною шкуркой.

А я, испуган будущим стройбатом,
мне обещавшим цинковую форму,
(доцентом звали) затевал дебаты.
Небесные сородичи поп-корна

киношный придавали им оттенок,
с какого края к ним ни прикасаться,
но! королева брошена в застенок,
ей, словно нам, паскудно было, братцы.

Такая, алкоголики, киношка!
Подымем, братья, стопочки тройного.
В сравненьи с королевой, понарошку
и мне и вам и всем вокруг херово.