Вот лунные мячики прыгают в пыльные стёкла,
Вот пьяные сетки над полками путают пальцы.
Вот поезд на шее дороги суставами щёлкал,
А ветры зеркальной разметки разграбили кальций.
Двойная сплошная для внутренних граммов белёсых,
Где когти дождя не коснулись чернеющих пяток.
Плечистому лету палач – расписные колёса,
Трясётся состав с телесами на выдаче мятой.
Ходьба с кипятком. Документы. Гарцующий тамбур.
Зверинец везут к водопою, теряя вагоны.
Так едет годами вне времени тающий табор,
Так тронулись мы, заражаясь поддержкой агоний.
Зрачок коронован затмением глаз. Хиросима.
Бумажный журавлик впечатался в кафельный парус.
На станциях капища белых бычков – объяснимо:
Докучная сказка, чтоб ночью нам лучше моргалось.
И стелются сны по надкостнице, рвутся и мокнут,
Как чайный пакетик со вкусом степного укропа,
Плантацией коего могут похвастаться окна.
Тоска коммунального плана. Сентябрь как синкопа.
Вот бабочек орды, вот радуга вместо таблетки.
Ничком я повисну в грохочущей мякоти плаца.
И выдохнет вечность пронзительным, горьким и едким,
Удел синтетической шавки – стерильностью клацать.
Вот небо на пуговке солнца, вот трупик цыплёнка,
По осени судят, по плоду, по делу, по кофе.
По слову впитали кусочки засвеченной плёнки,
Внеадресный шаг и вокзала обшарпанный профиль.