А. В.

В мороз присущ любым движеньям скрип,
и морзе тела стягивает в скрежет.
Тех телеграмм не выдернуть из скреп
сведённых губ, и голову не вскружит

ажурный снег, как старое письмо
в отрывках броских, вызубренных ветром.
Тепло хранится бережно весьма.
Зима. Со сна не вскочит солнце утром,

и стограммовый скотч оклеит рот,
и если шлётся лёгкой взвесью спич, то
по мере спичек к пачке сигарет.
Зима. Заметь, почти прообраз почты.

Когда себя оплачивает жизнь,
плачевные послания по струнке -
дешёвка, что по плате плате - рознь.
Утрата трате - скажем по старинке, -

я в этом - свой. Встаю, что в птиц косяк,
в неровный строй с галдящими ладами,
где стаи лет живут наискосок,
сюда попав, похоже, молодыми.

Их походя (на счастье) обругав,
сквозь спёртость суеты, пока есть время,
коснётся речь спокойных берегов,
как взгляд - пейзажа выцветшего в раме.

Он чёрно-бел, лишь - кляксою - лазурь.
Должно быть, Новый год. Ещё до встречи.
До хвойных тостов, до салютных зорь,
узорных звёзд, мишурных пышнострочий.

И после. К признаванию себя
пейзаж стремится явственней портрета,
тем паче - зимний. Впрочем, их судьба -
срастание без смены колорита

под хрип кругом идущих "охолонь!".
Как привыкаешь к боли, так портреты
стираются в одно. Ушат, лохань
мешают звук, и льётся многорото

на свет - в концы, в конец - лоханкин-ямб.
Уже светло. И солнце вьётся пряжей
и сонные лучи вплетает в нимб
над кассою, чтоб вызолотить рыжий.

Но в золоте видны оттенки ржи.
Особенно над пропастью. И в ржанье
коней крылатых голод. Солод рож.
Подорожанье ржи. Из предложений -

не сложноподчинённых - лезет ложь,
ложась в пульсирующие колонки.
Всё ближе очередь. Ноблесс оближ
к словам не на коленях - на коленке,

ведь столько прежде времени убил,
что не сбежать от вечности вендетты,
и больно ощутим уже обол
в бумажнике, растущий к курсу даты.

Но есть ещё, что из неё отдать -
и выбраться, с трудом нащупав ручку;
услышать скрип, крылатых, ветер, "дядь,
дай закурить"; увидеть, словно речку,

плывущую лазурь, что до сих пор
не встречно-поперечна; и привычно
пуститься в стужу, выпуская пар.
Так речь течёт, пока молчанье вечно.