Бледней вдовы викторианской,
читай, вдвойне бледнее трупа,
стоял у кромки океанской
и пенка мирового супа

лизала ноги. Бонапартом
себе казался неслучайно
мальчишка из колхозной Спарты.
Он был изгоем, что не тайна,

из-за того, что коротышка
на тонких кривоватых ножках
и некрасив он, как мартышка,
и неуклюж, как неотложка

на этих улицах трясучих,
а с сердцем у него херово.
Он так бы вздул соседских сучек,
не будь он Иннокентьев Вова,

короче, крах во всём и сразу,
и Ленка - о. святой Елены.
Он полюбил её - заразу,
во время прошлой перемены.

А эта чёртова *лядюха
его послала и сослала
сюда, где пяткой лупит в ухо
норд-ост смертельного закала.

Он смотрит: волны. Видит: чайки.
Смеются чайки. Пляшут волны.
Ему служить бы в Чрезвычайке,
он показал бы всем по полной.