1

Он уловил не шёпот лимонада,
не солнечные блики тротуара,
но стужу звёзд и завещал прохладу
подкожную - девчонкам Ренуара.

Торопятся охотники и режут
коньками лёд их сыновья и дочки,
лежат калеки, оборванцы между
пристойно пьяных у дубовой бочки.

Не бабочки летают, а вороны,
собаки лают, клацая клыками,
и всюду мертвецы костлявой кроной,
пока незримо, высятся над нами.

Триумф загула, смерти. Так же - веры
в неотменимость радостного утра.
Пока неодолимые барьеры
из атмосферной мути перламутром

сияют, но известно выпивохам,
чреватым брагой, мясом и надеждой -
не всё так сладко и не всё так плохо.
Опрелости дымятся под одеждой,

дымятся рты у хлещущих винище,
дымятся язвы бедных попрошаек,
расчёсывает лоб и щёки нищий -
проказа всё же выгодней лишая.

И в этой дымке, язвах и коростах
непросто разглядеть, но тем тревожней,
как в смраде и чаду хрустящий воздух,
отсвет небесный , он же - образ Божий.

2

Остра мороза розовая бритва.
В такую пору каждому херово.
Но ангелы слетаются на битву
и я их понимаю с полуслова -

и говорю "Лети над Вифлеемом
фламандским, эскадрилья серафимов,
лети как пейзажиста монотема
течением снежинок негасимых.

Он болен, как паршивая собака,
крошатся зубы, зрение подводит,
трясутся руки, а гляди однако,
он не огонь, а свет на землю сводит.

Горит его протухшая утроба,
чесночен запах пота и отрыжки.
Осталось ничего ему до гроба,
а может, до ни дна и ни покрышки.

Любой кусок жратвы - причина пыток,
порой же пытка в том, что нету хлеба,
но как-то претворяется убыток
в свеченье тишины сплошного неба."