Я не узнАю ни город, ни снег.
Небо на зенки накатит, влажнея.
Маленький, в общем-то, я человек,
голубя я ненамного важнее.

Голубю клёво. Он - свойский пацан,
дышит взахлёб городским перегаром.
Сяду в автобусный афганистан,
вид городской поползёт кандагаром.

Рядом глотают пивко из горлА,
рядом орлы повседневного быта.
Рядом студентка-крутая герла
из пополненья рядов общепита.

Рядом полно тех же самых, Андрюш,
что окружали тебя капитально
тонкою дымкой невидимых душ,
лёгким дымком в холодке госпитальном.

Провинциальный автобус глубин
неизменяемой яви расейской.
В кресло вжимаюсь я, как Алладин
джинна боюсь, умоляю "Рассейся,

призрак семнадцати этих годов,
отзвук весёлый казённого марша.
Я до сих пор признавать не готов,
что до сих пор мне становится страшно,

стоит припомнить тот март голубой,
рыбки ледышек скользят под ногами.
Я, так сказать, не простился с тобой,
Белобилетнику воздух, что камень.

Не проглотить. Я живу. Это дар.
Это подарок." Просторно, пространно
в окнах замёрзших свистит кандагар
воздухом русским, истошным, буранным.