Ночники

Изначально ночниками мы называли людей, которые, не умея ничего другого, зарабатывали на жизнь тем, что развозили по ночам утренние газеты вроде "БиТи" и "Экстра Блядет". Любой человек, подписавшийся на утреннюю газету, независимо от условий абонемента и места проживания, мог быть уверен, что та попадет в его почтовый ящик никак не позднее шести часов утра.
Сам я из чувства брезгливости старался не связываться с подобными популярными изданиями.  Возможно даже, что из-за вероятности эмоционально увлечься той или иной освещенной в них темой и потерять чувство объективности; также из опасения среагировать на прочитанное слишком уж просто, в духе исконного читателя газеты, и тем самым упасть в собственных глазах. Эти две упомянутые газеты были для меня худшими образчиками местной бульварной прессы, обе были рассчитаны на людей намного проще меня; простыми словами и такими же несложными предложениями они без излишних затей изо дня в день толковали своим читателям события последних суток; в подробностях отслеживали жизнь и скандалы самых непростых людей королевства. В чем я совершенно не нуждался.
Чтобы подобная газета в должное время попала в руки каждому, подписавшемуся на нее, необходимо было начать ее развозку еще до полуночи.
Такой вот развозкой одно время зарабатывал на жизнь мой старинный приятель Жорик, свободный художник, неплохой фотограф, любитель жесткой музыки в духе Бружерии и компьютерных шутеров. Он развозил газеты исключительно по ночам, бегал по этажам точно сумасшедший (а в Копенгагене множество пяти-шестиэтажных зданий без лифта), после чего похвалялся передо мной тем, какие крепкие у него ноги, точно каменные; за ночь он пробегал сотни этажей, вверх-вниз, а между домами и улицами передвигался на своем маунт-байке. Я, наслушавшись рассказов о его ночных приключениях, сразу убедился, что это не моя жизнь.
Люди вроде Жорика, разносчики газет, зовутся здесь авис-будами.
Классическая велосипедная развозка утренних газет существовала в Дании всегда, и уж точно многие десятки последних лет. Но даже и она, будучи практически бесшумной, тоже могла кое-кого раздражать, особенно людей с тонким, как у меня, слухом и беспокойным сном, поскольку авис- будам плевать было на все правила приличия. Коли сам не спишь, считали они, разбуди обязательно другого. Ночами они носились по этажам, точно обезумевшие элефанты. А с некоторого времени жаждущие еще большей наживы газетные компании пересадили своих разноссчиков на старые, дребезжащие скутеры, и мои ночи превратились в кошмар. Совпало это, как ни странно, с моим переездом из тринадцатого подъезда в двадцать второй.
Авис-буды беззастенчиво подъезжали к нашему и другим домам на своих грохочущих мопедах; хлопали, вбегая в подъезд, дверьми; неслись, отчаянно топая, вверх по этажам, затем сбегали вниз, топая еще страшнее; газовали прямо под окном - "вжиг-вжиг" – и уносились прочь.

Отредактировано Mishka (2013-05-21 17:09:11)

Спасибо, Ира, за внимание (можно называть vas так? да и на "ты" было бы проще для общения.)

Отредактировано Mishka (2013-05-21 20:04:51)

Всем становится страшно

Я спустился по лестнице, несмотря на холодное время года, налегке, в одной только тонкой домашней футболке; проверить, пришла ли почта - письма, реклама, газет я не выписывал; а когда снова поднялся на свой этаж, то  столкнулся лицом к лицу с соседкой по лестничной площадке. Увидев меня, она почему-то перепугалась, смотрела так, точно я был страшным грабителем, а она моей несчастной, старенькой и седовласой жертвой.
Старушку звали Лисбет, и, насколько знаю, она вовсе не была такой трусихой, какой мне сейчас представилась; впрочем, она тут же устыдилась своего поведения, взяла себя в руки и объяснилась передо мной. На самом деле я не имел ни малейшего отношения к ее страхам, просто этой ночью произошло нечто настолько ужасное (хоть и давно ожидаемое), что она начала бояться и остерегаться абсолютно всего.
Лисбет рассказала, что ночью, ближе к рассвету, ночники полностью захватили еще один дом, в том числе и тот подъезд, где я до того проживал, тринадцатый. Если бы в свое время я не переехал в другое место, в подъезд номер двадцать два, тоже исчез бы этой ночью; не исключено, впрочем, что исчез бы и за несколько ночей до того. Мне просто безумно повезло, судьба то была или всего лишь случайность. Действительно, трудно сказать, что это было на самом деле, ведь действия ночников никак нельзя предугадать: они захватывают дома без всякого логического порядка и здравого смысла, свойственных нам, более разумным и цивилизованным существам.
- Я очень боюсь,- сказала соседка, и при этих словах ее сильно передернуло,- что теперь они уж точно возмутся за наш дом.
- Ну и где все вы были раньше,- поинтересовался я у нее,- когда я один-Один-ОДИН пытался бороться с ними? Почему вы не поддержали меня, а встали на сторону Флемминга и этих тронутых на всю голову ночников?
Что могла ответить мне эта несчастная женщина? Всего лишь пару месяцев назад она впервые осмелилась посмотреть мне в глаза: слишком уж виновата была передо мной; вместе, впрочем, с другими жителями нашего дома. Об этом я обязательно расскажу чуть далее, в последующих главах, а пока я с жалостью наблюдал за тем, как она вся дрожит от страха перед ночниками, потому как прекрасно сознавала, что справиться с ними обычным людям, вроде нее и меня, вряд ли возможно, раз тем удалось проделать столь ужасные вещи с половиной из домов нашего Сольбаккена.
Несмотря на страхи, которые ее одолевали, она все же понимала, что худшим выходом из сложившейся ситуации будет опустить руки; следовало как-то действовать (так она и сказала, для большей убедительности сжав кулаки), и к кому еще было ей обратиться за помощью и поддержкой, как не ко мне; разве что может к Орастому Флеммингу из соседнего подъезда, которого все здесь, кроме меня, боялись; но, повинуясь чувствам, она предпочла именно меня.
Старушка Лисбет по фамилии была Брикстофте, это я узнал из таблички на ее двери (кому не известно, скажу, что это не самая скромная в Дании фамилия: один из ее носителей был прежде бургомистром коммуны Фарум, а теперь отбывал длительный срок за крупные расхищения; вряд ли моя соседка была ему родственницей, но никто не мог знать этого наверняка). Лет ей было около восьмидесяти, и  хотелось бы мне в ее возрасте выглядеть таким же бодрячком да еще и сохранить столь же светлую голову; в это я совершенно не верил.
Тем утром она стояла передо мной в одном банном халате и мохнатых тапочках. Я обратил внимание на то, что она не просто стоит рядом и делится своими тревожными опасениями: она ко всему кокетничала передо мной, несмотря на крайнюю серьезность ситуации. Лисбет была, по всей видимости, из той категории старушек, что не осознают до конца своего возраста.
Она по-прежнему часто и с легкостью пользовалась велосипедом, как, впрочем, и многие наши старушки; в этом, на самом деле, не было ничего удивительного. Выделялась она другим: у нее (в ее-то преклонном возрасте) был настоящий любовник (или, по меньшей мере, страстный воздыхатель), который жил на той же Клёвервай, только в районе частных домов, в собственном доме, практически в нескольких шагах от нас. Вот он-то и был по-настоящему стар телом: передвигался медленно, тяжело опираясь на роллатор и часто останавливаясь.
Лицо его было изъедено старческой экземой. Увидев меня, он не всегда вспоминал, кто я, тогда как (вот загадка!) мою жену узнавал всякий раз. Встретившись как-то в комнате ожидания у врача-дерматолога (что-то странное произошло у меня с кожей лица: она покраснела и чесалась так, что меня сразу отправили под лазер), мы с ним оказались рядышком, но он не узнал меня, когда я поздоровался с ним; так же не узнал, когда я с ним попрощался. Иногда он подъезжал к нашему подъезду на автомобиле и куда-то отвозил Лисбет.
Я совершенно напрасно недооцениваю способности старых людей.
- Сегодня утром ходила навестить подругу,- сказала Лисбет,- но ни ее, ни кого другого во всем доме уже нет.
Рассказывая это, она безостановочно дрожала то ли от страха перед ночниками, то ли от того, что мерзла: халат нисколько не спасал ее от холода. Вся она была тоненькой, щупленькой, хрупкой - с виду настоящий подросток, но только в конце жизненного пути. Когда-нибудь, вдруг подумалось мне, глядя на нее, жизнь обязательно вытворит со мной то же самое (я имею в виду возраст, старость, немощность).
Пока мы разговаривали, к нам поднялась Пернилла, соседка с нижнего этажа.
- Мне страшно,- сказала она, едва завидев нас.
Пернилла была совсем другим человеком, нежели Лисбет: не такой откровенной и честной в общении, но в целом производила впечатление доброй и порядочной женщины. Разговаривала она всегда с легкой хитринкой, чуть прищуриваясь, будто желала что-то выведать.
Мне было известно, что несколько раз Пернилла с какой-то целью ездила в Россию. Лишь потому, уверяла она, что страна ей нравится; но я ей нисколько не верил, поскольку считал, что за ее поездками непременно скрывается какая-то тайна. Когда я разругался с Орастым Флемингом, она неожиданно выступила на моей стороне; рассказывала с улыбкой, что не раз слышала, как тот, поднимаясь по лестнице своего подъезда, выкрикивает проклятия в мой адрес. На ее памяти я был единственным человеком, кто посмел накричать на Орастого.

Как действуют ночники (вторая попытка описания)

Ночники, как правило, захватывают дома один за другим, но никогда по нескольку домов зараз.
Должен признать, что несмотря на всю свою безусловную дикость, они поступают достаточно разумно, поскольку решись они взять одновременно два или три дома, жители домов могли бы объединиться, договориться между собой и оказать достойное сопротивление. Добыча, разумеется, была бы большей, но большими оказались бы и затраченные на осаду усилия. А возможная неудача непременно ударила бы по воинской репутации ночников; пока же всем было известно, что сопротивляться им бессмысленно, раз никому еще не удавалась справиться с ними.
Пока ночники занимались одним домом, жители других домов могли чувствовать себя в относительной безопасности. Они во многом продолжали жить как прежде: ходили на работу, кому требовалось, спокойно спали по ночам, в светлое время выгуливали собак - главное было не встревать в действия ночников и по возможности избегать жителей осажденных домов.
Захват обычно происходит по следующей схеме.
Ночники, как правило, связываются лишь с одним человеком из намеченного для осады дома; этот человек представляет в своем лице всех жителей, поэтому его называют представителем. Не будь меня, представителем нашего дома непременно стал бы Орастый Флемминг: у него внушительный вид и его боятся; он популярен среди жильцов, растолковывает им новости и вообще все случившееся; поучает, наставляет, как нужно вести себя в различных ситуациях. Влияние его распространяется не только на наш дом, но и на некоторые близлежащие.
Быть представителем имеет свои (и немалые) преимущества: они, как и все, в конце концов исчезают, но исчезают последними из жильцов, если ведут себя правильно. Хотя кому может быть известно, как вести себя правильно с ночниками? Кстати, статус представителя, помимо того, что дает преимущества,  также накладывает на человека особую ответственность, поскольку приходится принимать серьезные и не всегда популярные решения.
Многое указывало на то, что нашим представителем станет именно Флемминг.
В отличие от меня, он был коренным датчанином, а это что-то да значило для моих соседей; но разве что только для них, поскольку ночники сами не датчане, и разумнее полагать, что иностранцу вроде меня легче будет понять психологию ночника. Мои шансы тоже были неплохи, если учесть, что я являлся единственным человеком, который задолго до того, как ночники начали захватывать дома, осмелился оказать им активное сопротивление. Тогда как Флеминг в том же самом конфликте, в противовес мне, выступил на их стороне. Так что жителям нашего дома следовало бы хорошенько подумать, прежде чем решить, кого они хотят видеть своим тредставителем.
Обычно уже на следующий день после захвата очередного дома ночники тем или иным образом дают знать своим будущим жертвам, что на очереди их дом. Происходить это может по-разному, но в любом любом случае они замарывают грязью таблички с номерами подъездов. Вероятно, там, откуда они взялись, это имеет какой-то высокий церемониальный смысл; впрочем и здесь, в королевстве, видеть такое достаточно страшно, когда известно, что все это означает.
Жителям тем самым дается понять, что настало им время выбирать себе представителя, через которого будут вестись переговоры. Всем также становится ясно, что со стороны ночников им уже вынесен суровый и окончательный приговор, который не изменить; и то, как долго им удастся после этого продержаться, зависит от обстоятельств и в какой-то мере от способностей выбранного представителя.
Ночью ночники подъезжают к дому на скутерах, числом в 30-40 человек. Скутеры у них старые, изношенные на ночных перевозках газет; они грохочут так, что отчетливо слышны еще за пару километров. Они всегда останавливаются неподалеку, обычно где-нибудь за гаражами; встают так, чтобы их не было видно, и только один из них подъедет к дому, но случается, что они подъезжают вдвоем. Остальные то и дело будут объявлять о своем присутствии криками на своих непонятных языках; они будут также крутить ручки газа, заставляя свои скутеры реветь подобно диким зверям, наводя на всех ужас.
К дому всегда подсылается ночник, более или менее хорошо владеющий английским языком. Вовсе не обязательно, что у ночников он большой человек: с него достаточно и того, что он в состоянии правильно передать то, что ему наказано. В первую ночь, как правило, происходит всего лишь знакомство: посланник ночников знакомится с представителем и объявляет, что дом теперь входит в их намерения и рано или поздно будет захвачен, как и многие другие дома нашего местечка. Все, впрочем, пройдет намного для них безболезненнее, если жители дома проявят благоразумие и будут следовать указаниям ночников.
О тактике ночников я еще буду рассказывать, а теперь мне необходимо выяснить, с чего вдруг все взяли, что они выбрали для нападения именно наш дом.