Может быть вы и правы. Но я думаю, рассуждаю... Цветаева любила такие традиционно-народные слова и выражения, поэтому оно мне не кажется чужеродным...

БРАНИ́ТЬ -ню́, -ни́шь; нсв. (св. вы́бранить). кого-что. Трад.-нар. Порицать, осуждать за что-л.; ругать. * Не брани меня, родная, что я так люблю его (Народная песня). Слегка за шалости бранил (Пушкин).
 
В поведении, в разговорах( по словам очевидцев, знакомых), в последних стихах - понимание и ощущение тела как оболочки умирающей души...

- Пора! для этого огня -
Стара!
- Любовь — старей меня!

- Пятидесяти январей
Гора!
- Любовь — еще старей:
Стара, как хвощ, стара, как змей,
Старей ливонских янтарей,
Всех привиденских кораблей
Старей! — камней, старей — морей…
Но боль, которая в груди,
Старей любви, старей любви.

23 января 1940
---------------------
Когда-то сверстнику (о медь
Волос моих! Живая жила!)
Я поклялася не стареть,
Увы: не поседеть — забыла.

Не веря родины снегам —
………………..……………….
Тот попросту махнул к богам:
Где не стареют, не седеют…

…………………….…………
…………………….. старо
Я воспевала — серебро,
Оно меня — посеребрило.

Декабрь 1940

  Книга Виктории Швейцер – исследование, написанное на основе многолетней работы в архивах, встреч со знавшими Цветаеву людьми, серьезного и плодотворного анализа ее творчества. Автор повествует о своей героине с мудрой любовью понимания, приближая читателя к неповторимому миру этой высокой и одинокой души.
"... Она ощущала, что мешает людям катастрофичностью своей судьбы, раздражает необходимостью заботиться о ней («иждивенческие настроения», – определил на заседании Совета К. А. Тренев), принимать решения, может быть, рисковать из-за нее собственным благополучием или покоем. Ей не говорили этого, Чуковская упоминает несколько человек, принявших живое участие в делах Цветаевой, рассказывает о прекрасном приеме, который оказали ей М. Я. Шнейдер и Т. А. Арбузова, о том, как на глазах оживала и светлела Цветаева в их доме. Но ничто уже не могло предотвратить катастрофу. Может быть, потому и «сбежала» Цветаева от Шнейдеров, что их спокойное радушие и открытая доброжелательность диссонировали с тем, что творилось в ее душе.
   Разве могла она не чувствовать свою навязчивость, ненужность в чужой жизни, и без того трудной? Не видеть как бы со стороны свою беспомощность и требовательность, нелепость своего цепляния за чужие руки, нелепость собственных рук с пушистыми моточками французской шерсти, которую она пыталась продать? Не понять, что она мешает Чуковской пойти в аптеку, отнести домой мед с базара, побыть с больным племянником, позаниматься с дочерью английским?.. При всем стремлении к справедливости и уважении к трагической судьбе Цветаевой Чуковская не может скрыть, как с первого взгляда не понравилась ей Цветаева, как резануло и показалось «институтским» ее «будем дружить!». Подсознательно она сравнивала ее с Ахматовой, которую обожала, – не в пользу Цветаевой. Она не удержалась, чтобы вслух не порадоваться, что Ахматова не в Чистополе: «Здесь она непременно погибла бы.
   – По-че-му? – раздельно и отчетливо выговорила Марина Ивановна.
   – Потому что не справиться бы ей со здешним бытом. Она ведь ничего не умеет, ровно ничего не может...»
   Как должно было ударить Цветаеву «непременно погибла бы».
   «А вы думаете я — могу? – бешеным голосом выкрикнула Марина Ивановна. – Ахматова не может, а я, по-вашему, могу?»..."
Но , повторюсь, может быть вы и правы...